— Хорошо, я попробую, — рассмеялась Элоиза.

Они оставили ненужные сейчас вещи и спустились вниз.

* 70 *

Анна нашлась в гостиной с девочками Шатийон и Александром, старшим сыном Майка — этакая мрачная фарфоровая кукла, смеётся, но при этом глазами сверкает так, что близко подходить ни в коем случае не следует. Рассказывает какую-то историю, не выбирая особенно выражений.

— Анна, уши ведь вянут, — скривилась Линни.

— У меня — нет, — сообщила Анна.

— Тебе сколько раз было говорено о том, что нельзя ругаться в этом доме, нельзя ругаться в школе, нельзя ругаться на улице и в больнице у Доменики тоже нельзя? — Линни смотрела страдальчески.

Элоиза внутренне хихикала — ага, яблочко от яблоньки, как говорится.

— Да я вообще понимаю, когда можно, а когда нет, — Анна посмотрела на матушку, как на дурочку.

— А потом запинаешься об порог и сообщаешь об этом миру, — хмыкнула Линни.

— Ну с кем не бывает, — пожала плечами Анна. — Сама-то ничуть не лучше! Тебе, значит, можно, деду можно, а мне нет? Непоследовательно.

— Дед — взрослый мужчина.

— Ага, а «тыжедевочка». Нет, не прокатит. Ну и что теперь, раз меня угораздило родиться в нашей долбанной семье, в которой рождаются почти одни только девочки?

— Не «тыжедевочка», а «тыжедурочка». Ты правда думаешь, что мой язык мне очень облегчает жизнь? Ничего подобного. Мне случалось из-за него попадать в крайне кривые ситуации. Да и к девочкам любого возраста, что и говорить, требования строже, чем к аналогичным мальчикам. Не замечала?

— Да ну, ерунда. Мальчиков не берут учиться в Санта-Магдалена. Значит, они не потянут программу.

— Это ты с кузенами обсуди, что они там учат, в своих школах. А я тебя просто прошу — не ругайся сегодня, хорошо? Бабушка огорчается, когда слышит от тебя ненормативную лексику.

— Бабушка огорчается, когда слышит её хоть от кого.

— Строго говоря, я дома не выражаюсь. Ни у отца, ни у мамы, — покачала головой Линни. — И на сцене, не поверишь, тоже. И не хочу, чтобы ты во что-нибудь встряла из-за того, что не научилась придерживать язык. Аннушка, я серьёзно, — Линни обняла дочь и заглянула ей в глаза.

— Ладно, ради тебя и бабушки, — буркнула Анна, опуская взгляд.

Элоиза поняла, что пора вмешаться.

— Анна, можно тебя на минуту?

— Конечно, Эла, — она подошла и взглянула на неё. — Кстати, скажи — я очень плохо выгляжу, так?

— Почему это ты плохо выглядишь? — подняла бровь Элоиза.

— Да одели по-дурацки, меня не послушали, — фыркнула Анна. — Вот скажи, мне ведь не идет эта огромная юбка? И каблуки неудобные!

— Каблуки вообще неудобные, — заметила Элоиза. — Вот что, пойдём-ка к большому приличному зеркалу, и ты всё внятно расскажешь.

— Это куда? — не поняла Анна.

— В мою комнату, которая сегодня не моя.

— Но там ведь Марго? — удивилась Анна.

— Она не помешает.

Комната Элоизы находилась на третьем этаже, под самой крышей, однако она была размером с небольшую квартиру-студию. Там хватало места и для шкафов, и для стола, и для большого зеркала в полстены. И Марго обладала умением захламить любое пространство ничуть не в меньшей степени, чем сама Элоиза. Она в самом деле была там, там же были и её многочисленные вещи, даром, что приехала она на два дня.

— Девочки, вы ко мне? Или за мной? — Марго натягивала на ногу чулок. — Представляете, порвала. Обидно, это была очень изящная пара.

— А у меня даже без рисунка, — мрачно заметила Анна.

— А ты хотела с рисунком? — оживилась Марго. — Увы, мой размер тебе будет велик, а то я бы тебе дала. А у тебя есть, кому эти чулки показывать? — хмыкнула она.

— Нет, — фыркнула Анна.

— Вот и не переживай.

— А что тебе не нравится? — продолжала уточнять Элоиза.

— Да всё! Я хотела надеть брюки, они красивые, но бабушка сказала — а вот хрен, надо платье.

Полина, скорее всего, сказала иначе. В отличие от мужа, дочери и внучки, она не ругалась ни при каких обстоятельствах.

— Платье тоже симпатичное, — заметила Марго.

— Да я в нём, как кукла! Такое платье разве что дочке монсеньора, Джиневре этой чокнутой, подойдет!

— А что не так с дочкой монсеньора? — оживилась Марго.

— Да дура она невоспитанная, вот что, — буркнула Анна. — Спроси у Терции, она тоже с ней знакома.

— Давай вот что сделаем, — Элоиза оглядела племянницу с ног до головы и взялась за причёску, — вытащим пару прядей и добавим диадему. Хочешь диадему?

— А у тебя есть лишняя? — Анна заинтересованно на неё посмотрела.

— Была где-то, — пожала плечами Элоиза. — Если я правильно помню.

Она подошла к шкафу, долго копалась в ящике, а потом выудила оттуда шкатулку. Внутри оказалась небольшая жемчужная диадемка.

— Ну ничего себе! Скажи, а в твоём шкафу на улице Турнон тоже есть склад ненужных драгоценностей? — поинтересовалась Марго.

— Не помню, нужно проверить, — лениво отозвалась Элоиза, уже совмещающая диадему с прической Анны.

— Я ведь вернусь домой и проверю, — усмехнулась Марго. — Слушай, какая отличная диадема! Ни разу не видела, чтобы простейший предмет так менял всю концепцию, — она даже поднялась с кресла и обошла вокруг Анны. — Да, так определённо лучше. Не понимаю, что ты сделала, но эффект виден сразу!

— Просто я удачно вспомнила о старой вещи, да и только, — хмыкнула Элоиза. — Анна, так лучше?

— Эла, спасибо, — Анна с большим удивлением смотрела на себя в зеркало и не могла оторваться. — Круто! А всего-то…

— Я рада, что мне удалось решить вопрос. Теперь всё хорошо?

— Да, — Анна наконец-то оторвалась от зеркала и бросилась обниматься. — Ой, у тебя там что, ничего нет?

Конечно, и она, и Марго заинтересовались конструкцией, обе они тут же поспорили, свалится платье до ночи или нет, и уже можно было идти, наконец, к людям.

28. Семейное прошлое и семейное настоящее

* 71 *

Элоиза ушла о чем-то говорить с племянницей, и Себастьяно остался один. Он отправился вниз, поболтать с Шатийонами и посмотреть поближе на другую часть этого примечательного семейства.

Супруг Полины Валентин Ледяной производил впечатление человека властного, с железной хваткой, не ведающего страха или сомнения, и при том необыкновенно обаятельного. В общем, Себастьяно таких людей понимал и ценил. Оказалось, что он живёт где-то в Сибири, у чёрта в ступе, там ещё снег не везде до конца сошел, по его словам. Там же обитали его сыновья с семьями и сестра, и там же у них был какой-то семейный бизнес, впрочем, потом Валентин сказал, что здесь у него дела тоже бывают — продукт нужно продавать. Продуктом оказались ни много ни мало лес и газ. Откуда у материнской приятельницы, утонченной донны Полины взялся такой муж из Сибири — этого Себастьяно не мог себе представить никак, но подозревал, что если правильным образом расспросить Элоизу, то она расскажет эту, несомненно, нетривиальную историю. Валентин Ледяной был безупречно одет и манерами обладал безукоризненными, по-итальянски говорил прекрасно, а краем уха Себастьяно услышал, как он что-то обсуждал с генералом по-французски… да, примечательный у Элоизы родственник.

Его сыновья были представлены ему как Витторио и Микеле, но если старшего так ещё называли, особенно родители, то младшего все ровесники звали Майк, а дети — дядя Майк. Соответственно, жены и дети тоже как-то назывались, он запомнил как раз жену Майка Алиссию, или как её там Элоиза зовёт — даму Элоизиных лет, с прекрасными пепельными кудрями и прозрачными голубыми глазами. И трое детей, и у второго брата — двое детей, маленькие совсем, и дети родителей слушают. Он, честно говоря, не представлял своих детей на таком мероприятии — эти вроде друг другу так или иначе родня, и не впервые здесь, но всё равно, нужно ведь и за столом уметь себя вести, и вообще!

Что до его собственных детей, то Марио ещё мог вести себя прилично за столом и с гостями, а Джиневра непременно бы что-нибудь требовала и чем-нибудь была недовольна, прямо как её бабушка. Но, выходит, задача имеет решение?